Сад камней.В ПОИСКАХ НАЦИОНАЛЬНОГО ЛИДЕРА

Кто-то в комментариях к мюнхенской речи Путина подметил, что она была похожа на предвыборную, предназначенную для потребления внутри России, а не во вне. Можно предположить, что Путин действительно начал предвыборную кампанию, но конечно не президентскую, и уж тем более не парламентскую - он претендует на роль национального лидера, хотя их не выбирают, ими становятся.
Обвинения в авторитаризме российской политической системы, которые звучат регулярно, а в последнее время обостряются, заставляют вспомнить старый как мир, спор о роли личности в истории и действии объективных законов. Диалектическая суть этой проблемы, как мне кажется, несколько сложнее. Что значит – действие объективных законов? Как будто на перекрестках истории стоят скрижали, на которых эти законы записаны, а повсюду рыскают отряды исторической полиции и зорко следят за личностями – а не нарушили ли те случайно объективные законы?

То есть деятельность личностей – это тоже момент реализации объективных законов. Я бы проблему сформулировал иначе – о соотношении случайного и закономерного в историческом процессе, помня, однако, что и случайность – момент пересечения двух закономерностей.
В том, что мы пережили, а точнее, переживаем системный кризис, кажется, никто не сомневается. Хотя у нас очень много людей, которые готовы во всем увидеть исключительно происки ЦРУ, или на худой конец, мирового сионизма, или другой какой заговор. Кажется, общеизвестно: если жизненный потенциал системы выше критического уровня, любые внешние воздействия, направленные на ее разрушение, только ее укрепляют, как наезд США на КНДР делает последнюю более сплоченной и монолитной. Если ниже критического – тогда побеждают «заговорщики». Но если стервятники пируют на трупе павшей лошади, это не значит, что именно они ее и убили?

Да, все преобразования 90-х годов – социально-политические, экономические. государственного строительства и т.д. берут начало в общественном сознании, и размах манипулирования им небывало велик (впрочем, это неотъемлемый атрибут любого революционного периода в жизни общества). Но ведь все это стало возможно только потому что само сознание вошло в стадию кризиса и пик активности его из сфер национальных ценностей, идеологических и проч., и проч. переместился в сферу массового сознания, которое по природе своей максимально пригодно для манипуляции.

Такой же кризис у нас был в конце девятнадцатого века, когда Россия оказалась перед необходимостью вступления в фазу индустриального общества, связанную с импортом многих духовных ценностей Запада. В результате – конфликт революции и гражданской войны, кризис заканчивается тем, что большевики эту историческую задачу (индустриализации) выполняют.

И вот мы опять в такой же ситуации. Опять нужно переходить вместе со всем миром в новую фазу (теперь уже информационного общества), а национальная идея для этого устарела, коммунизм перестал быть целью и моделью идеального общества, следовательно, внутренних духовных ресурсов для рывка нет, надо заимствовать на Западе.

Вот мы дошли и до самого больного вопроса: в какой степени эти заимствованные ресурсы изменят нашу национальную природу? После Великого Октября перелицовке подверглись все этажи национального здания – идеология, религия, обычаи, верования, символика, мифология… А когда пригляделись – ба, знакомые все лица! Ну, был поп – стал парторг, ходили в церковь причащаться – стали ходить на партсобрания, был батюшка-царь – стал товарищ Сталин. Стоило столько людей губить только для того, чтобы улицу переименовать!

Либо мы заканчиваем период переименования и выдвигаем очередного Сталина (он же Иван Грозный, Петр, Екатерина и другие). По другому не можем, потому что у нас всякая ересь может существовать только в том случае, если там свой протопоп Аввакум найдется. То есть национальный лидер у нас – не обязательно государственный деятель, диктатор или сотрудник КГБ, важно, чтобы он был объединяющим национальным символом, без чего разброд и шатания не закончатся. В какой степени рождение лидера зависит от личностных качеств самого прототипа, в какой – от случайных и объективных обстоятельств – это вопрос уже другой.
Либо мы окончательно сдаем в архивы и музеи все наши национальные особенности и становимся «шестнадцатой республикой» Западной Европы. Мечта немцовых сбывается! В европейском доме, как бедному дальнему родственнику из деревни, случайно свалившемуся на голову образованных хозяев, нам брезгливо указывают место в чуланчике, чтобы не раздражал своей простотой деревенской.

Вот так. Как сказано в демократическом писании, «иного не дано».

Весь двадцатый век, в сущности, прошел под знаком борьбы двух начал – индивидуалистического и коллективистского. Если Маркс был прав (а это так), предсказывая то, что сейчас называется глобализацией, то миру и в дальнейшем оставаться биполярным. Любопытные возникают вопросы: эта биполярность – необходимое условие существования и развития, поскольку, по Гегелю, противоречие – необходимое условие любого развития? Или в конечном итоге победит одно? И закончится ли после этого развития или выйдет на качественно новый виток спирали? И если один из полюсов безусловно на территории Америки, то будет ли второй на нашей территории? Либо, по некоторым предположениям, где-то в азиатско-тихоокеанском регионе?

Вот сейчас, в России, чем и интересен наш период, можно наблюдать, так сказать, воочию, конфликтность вышеобозначенных начал на примере любых наших заимствований от Запада. Мы и американцы слишком одинаковые для того, чтобы занимать разные планетарные ниши, но слишком разные, чтобы ужиться в одной. А главное – мы никак не можем уяснить разницу между человеком как индивидом и его социальной ролью, а это разделение – основное в индивидуализированном обществе.

Традиционная для Запада индивидуализация как мне кажется, предполагает существование индивида как способ экстраполяции его личного интереса на социальную среду. Существуя в рамках собственной духовной сущности, человек ничем не ограничивает собственные устремления, желания, мечты, они могут принимать самый смелый, самый дерзновенный характер. Иное дело, когда эти устремления и желания реализуются в социальной среде, здесь пределы возможного определяют объективные законы существования этой самой среды, здесь личный интерес человека встречается с интересами других людей и от этого взаимодействия (на Западе - на сугубо рационалистической, прагматической основе) рождается некая социальная роль, которую исполняет индивид.

Грань, отделяющая жизнь индивида "внутри себя" от жизни "вовне", есть результат диалектического противопоставления личного интереса и интереса общественного. Чем сильнее выражено в обществе индивидуальное начало, тем более жесткой и четкой является эта грань, тем более отличается внутреннее "я" человека от социальной роли. Социальная роль предполагает подчиненность неким стереотипам сознания и стандартам поведения. Например: на Западе в целом, в американском и британском обществе, в частности, существует даже целостный образ, имидж среднего человека, как неизменно улыбчивого, доброжелательного к окружающим, корректного и законопослушного. С прагматической точки зрения именно эта социальная роль является наиболее рациональным способом реализации личных интересов каждого индивида. Стало уже расхожим мнение иностранцев, побывавших в России, о неулыбчивости русских, о недоброжелательном с точки зрения окружающих выражении их лица, что свидетельствует якобы о дикости наших нравов. Иное дело цивилизованный американец - всегда улыбчивый, всегда в хорошем настроении, показывающий всем окружающим, что у него дела обстоят прекрасно.

Русским это непонятно. Поскольку с их точки зрения душа человека открыта, то ее состояние не может не быть отражено на лице; искренность - одно из главных положительных качеств человеческой личности. С другой стороны, внутреннее состояние человека не может быть постоянно безоблачным, время от времени оно отягощено проблемами и переживаниями, и состояние озабоченности, говоря простым языком, должно быть написано у искреннего человека на лице. Значит человек, который всегда, во всех случаях, независимо от ситуации улыбается, по мнению русских, либо неискренен, либо идиот.

Следует еще раз подчеркнуть, что в обществах восточной культуры индивидуальность у людей выражена не менее, а может быть, более ярко, поскольку не стеснена рамками узкой замкнутости, но упомянутая грань, отделяющая личное "я" от социальной среды, как бы размыта, прозрачна. Пределы души, как например, в нашей национальной традиции, раздвинуты до границ социальной среды, которая чаще всего предстает в виде общины.

Таким образом, главное отличие западного человека от нашего - в том, что его жизнь "внутри себя" и его социальная роль четко разграничиваются, причем, основное противоречие индивидуализированного западного общества - это противоречие между многообразием и неповторимостью личностных характеристик индивидов и типизированностью, стандартностью социальных ролей. Только на протяжении последнего времени, скажем, полувека, это противоречие находило выражение в различных антиконформистских социальных движениях - битников, хиппи и т.д.

Благодаря тому, что в российском национальном характере внутренняя жизнь души как бы совпадает с его социальной ролью, в российском общественном сознании упомянутое противоречие имеет свою специфику. Общество постоянно находится в сомнении относительно пределов своего вмешательства во внутреннюю жизнь индивида, оно никак не может определиться, где заканчивается личное и начинается общественное, до какой степени должна быть ограничена свобода личности общественными, государственными институтами и механизмами. В частности, отсюда - особая роль государства для российского общества, которое на протяжении всей истории частенько стремилось регулировать не только общественную, но и частную жизнь граждан, и даже чисто личную жизнь вплоть до интимной, либо шарахалось в противоположную крайность и демонстрировало полную отстраненность при защите прав рядовых граждан. Массу примеров этого можно найти и в ХХ веке.

Это обстоятельство предопределило харизматический характер всей нашей якобы многопартийной системы, поскольку он вытекает из разного понимания демократического представительства в России и на Западе.

В обществе, где традиционно превалирует дух общинности, функцию выражения и отстаивания своего интереса личность переадресует общине, то есть у россиян нет понятия о социальной роли, как это принято в западной традиции, у нас эту функцию выполняет община. Как следствие, наши выборы, на каком уровне и по какому бы поводу они ни происходят, неизбежно напоминают мирской сход в сельской общине, где избирают старосту. Поскольку каждый член общины своего социального интереса не знает, то выбор неизбежно происходит по личностным качествам: чтобы человек был боевой, искренний, честный, открытый, а самое главное - плоть от плоти нашенский, "свой парень". В этом коренное отличие взаимоотношений между избирателями и кандидатами во власть у нас и на Западе: западный избиратель своему кандидату ПОРУЧАЕТ сделать все строго по пунктам, то-то и то-то; российский избиратель ДОВЕРЯЕТ своему кандидату быть властью, потому что человек он хороший, целиком наш и нас не забудет. А раз речь идет о доверии, о вере в человека, то главными оказываются как раз иррациональные доводы - вот главная особенность социальной психологии нашего электората.

Экономика вроде бы интернациональна как никакая другая сфера, а поди-ка! На Западе, в том числе в первую очередь в Америке, предприятие, производство - это место, где РАБОТАЮТ, у нас - место, где ЖИВУТ. Японцы, которые по национальному духу близки нам больше, чем кто бы то ни было, очень быстро задействовали наш опыт, назвав его "человеческим фактором", и вскоре стали гораздо большими "совками", чем граждане Страны Советов. Бьюсь об заклад, что никакого японского чуда без этого бы не было. Это один из многих примеров, когда надстройка влияет на базис, а не наоборот.

Обозначенная выше разница в мироощущении предопределила и природу власти в России в историческом периоде. Монархия для России - естественная форма власти, причем абсолютная, то есть ограниченная не законами, а тем, что народ всегда считал выше юридического закона - "правдой". В российской иерархии власти всегда сосуществовали три элемента: 1. Царь. 2.Элита (боярство, дворянская аристократия, партноменклатура, олигархи). 3. Народ.

Различный характер отношений между этими тремя элементами и рождал удивительное разнообразие власти в разные периоды жизни России. Причем, все три элемента - вершины равностороннего треугольника, без иерархической подчиненности. Это то самое, сугубо российское, "разделение властей", которое обеспечивает устойчивость системы. Стоит только властным полномочиям сосредоточиться на одном элементе, устойчивость нарушается.

По количеству царей-реформаторов мы едва ли не впереди планеты всей. То есть в Европе монарх - охранитель конституции и традиций, то есть играет роль консервативного начала, у нас - наоборот, такая роль отводится элите. То есть, царь - национальный акселератор, элита - необходимый тормоз, именно в такой расстановке объяснение всех переворотов. Смена монарха у нас - не просто процедура, очень часто это поворот в развитии, смена курса.

Так вот, самое любопытное: какую роль играет народ в этом треугольнике? Почему, например, народ часто не доверял элите и доверял монарху (и сейчас так)? Если посмотреть - многие предреволюционные ситуации в России рождались из противостояния монарха элите при условии, что народ верит монарху и не верит элите.

Конечно, ХХI век - это век беспощадной ломки национальных менталитетов, но вопрос о природе демократии в условиях России все же остается открытым. Как бы ни было велико влияние глобализации, политическая систма у нас никогда не будут такой, как в Европе, но и такой, какой она была во все прошедшие времена - тоже. Какой же будет?