РОССИЯ: ВРЕМЕНА ПЕРЕМЕН

Революции задумывают романтики, осуществляют фанатики, а плодами их пользуются негодяи.

1. Введение
Революция – понятие чрезвычайно общее, это становится особенно ясно, когда оно применяется для обозначения критического периода в развитии общества. Степень обобщения здесь недопустима велика, поскольку разные социальные системы совершают скачкообразные качественные изменения в своем состоянии по разным причинам, разными способами и приводят к разным результатам. В двадцатом веке Россия дважды пережила революцию – в начале века и в его конце. Между двумя эпохальными событиями, символами которых являются 1917 и 1991 годы, заключено время, в течение которого родилось, сформировалось, жило и творило несколько поколений. При всем различии причин и следствий двух революций, общим у них является то, что обе они сопровождались переломом в с ере национального самосознания. В том и другом случае дело не ограничивалось вопросом смены власти в рамках того же самого государства, или смены государственного строя, или даже господствующего положения того или иного класса во всех секторах жизни общества – в полном соответствии с учением Маркса. В обоих случае помимо всего коренным образом изменялась система национальных ценностей, морально-нравственных критериев, основных элементов культуры, поведенческих установок. Впервые, может быть, после средневековых религиозных войн приведенный в состояние соответствующего социально-психологического возбуждения, народ громил культовые сооружения, уничтожал символы веры и национальной памяти, сжигая все, чему поклонялся до сих пор, и поклоняясь всему, что сжигал. Все 74 года, в полном противоречии с основным философским догматом марксистского учения, все советское общество жило под гнетом общественного сознания над общественным бытием. Было бы неправильным говорить о том, что коммунистическая идеология целиком была привнесена на российскую почву, и фактически была навязана русским небольшой группой радикальной левой партии – утверждения о том, что эта идеология чужда русскому национальному самосознанию, неверны, наивны, безграмотны либо демагогичны – в зависимости от того, в каких случаях такие утверждения произносятся. Однако, следует учесть, что «народный коммунизм», то есть система мировоззрения, владеющая умами большинства русских в означенный период, и собственно та идеология, которая представлена в трудах «классиков марксизма-ленинизма», и которая поддерживалась официозной точкой зрения – это очень разные идеологии. Разные они прежде всего по главной стержневой идее – в «народном коммунизме» это была идея социальной справедливостиВ противовес извращенно излагаемой сути коммунистического мировоззрения, как представления об обществе материального изобилия, доступного всем членам общества, - и только, народ представлял себе коммунистическое общество не столько богатым, сколько справедливым. Эта мечта о справедливой гармонии, целиком заключенной в области духа, а не материального базиса, испокон веков жила в глубине национального сознания, в разное время она не могла не отразится в лучших произведениях отечественной литературы, прежде всего – в романах Достоевского и Толстого.

В горьковской пьесе «На дне» самый спорный ее герой Лука также говорит об этой мечте: «... Был, примерно, такой случай: знал я одного человека, который в праведную землю верил... Должна, говорил, быть на свете праведная земля... в той, дескать, земле - особые люди населяют... хорошие люди! Друг дружку они уважают, друг дружке - завсяко-просто - помогают... и все у них славно-хорошо! И вот человек все собирался идти... праведную эту землю искать. Был он - бедный, жил - плохо... и, когда приходилось ему так уж трудно, что хоть ложись да помирай, - духа он не терял, а все, бывало, усмехался только да высказывал: "Ничего! потерплю! Еще несколько - пожду... а потом - брошу всю эту жизнь и - уйду в праведную землю..." Одна у него радость была - земля эта...»

«Праведная земля» - вовсе не тот самый рай, где текут молочные реки с кисельными берегами. Ее главная примета – нравственная чистота отношений между людьми, их соответствие самым высоким моральным критериям.

Без осознания этой простой, но важной вещи, нельзя понять главный посыл и главную причину того, почему народ принес великие жертвы для созидания нового, как ему казалось, справедливого общества в начале XX века, и снова подвиг себя на жертвы после того, как в конце столетия понял, что общество, в котором он живет, не является справедливым.

Вот почему анализ «движущих сил» революции 90-х годов невозможен без исследования роли интеллигенции. И в первом, и во втором случае эта роль была важна и неоднозначна. В известном вы сказывании, взятом в качестве эпиграфа, интеллигенция и была тем самым «романтиком».

2. Творческая интеллигенция

Приоритет духовной жизни над материальной пронизывает все русское национальное самосознание, квинтэссенцией которого является православие. Если протестантская этика, гениально исследованная в трудах М. Вебера, предполагала, что «призвание» в миру является предназначением человека, и успешность «призвания» является мерилом его богоугодности, то православная этика «обмирщение» церкви считала страшным грехом.
И в той, и в другой системе ценностей идея социальной справедливости лежит в основе мировой гармонии, но понимается эта идея совершенно по-разному. Гармоничным с точки зрения протестантской этики является общество, где каждому дано по призванию его (вполне социалистический принцип – «каждому – по труду»). Это общество не исключает людей, обделенных и несчастных – в силу того, что они не сумели найти своего призвания и оказались неуспешны. Эти обделенные и несчастные не нарушают, а наоборот, утверждают принцип социальной справедливости, как его понимают протестанты, поскольку если и эти несчастные, не исполнив призвания, станут счастливыми, это будет несправедливо по отношению к тем, кто призвание исполнил. Православная этика не признает мирское призвание мерилом праведности, во главу угла она ставит духовные искания человека. Современный мыслитель, А.С. Панарин очень точно определял в связи с этим европейскую цивилизацию, как «цивилизацию обмена», в то время как православную  считал цивилизацией «дарения». Принцип «обмена» предполагает измерение праведности в количественных единицах и оценку призвания в накопленном богатстве; православная праведность этого не допускает, возводя бескорыстие в ранг наивысших добродетелей. С точки зрения протестантской этики, нищий не может быть праведником, поскольку это человек, не исполнивший призвания. Для православной этики материальное состояние ровным счетом ничего не значит – и нищий может быть праведником, и богач – великим грешником.
Перемещение поисков смысла жизни целиком в духовную область обрекло православную цивилизацию на вечное богоискательство, на вечное стремление к истине и - увы! –на вечную дисгармонию земного существования. Православная цивилизация не допускает полной гармонии до тех пор, пока в мире есть хоть один несчастный, и наличие хотя бы одного страдающего является испытанием для всех остальных. Главный герой Стругацких в романе «Пикник на обочине» выражает эту идею таким образом: «Но если ты  на  самом  деле такой... всемогущий, всесильный, всепонимающий... разберись! Загляни в мою душу, я знаю, там есть все, что тебе надо. Должно  быть.  Душу-то  ведь  я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из  меня  сам, чего же я хочу, - ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!.. Будь оно все проклято, ведь я ничего  не  могу  придумать,  кроме  этих  его  слов: "СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!"
Это обстоятельство предопределило особую роль интеллигенции в духовной жизни российского общества. Было бы даже более правильным сказать, что творческая интеллигенция, как социальная категория призванная возглавлять и осуществлять этот процесс богоискательства и стремления к истине только в сфере православного самосознания и существует, в западном обществе она просто отсутствует. Там сообщество интеллектуалов возглавляют не художники, а ученые и технократы.
По этой причине, если Великая революция начала двадцатого века в России стала следствие кризиса национального самосознания – и прежде всего он выразился во всеобщем пренебрежении принципом социальной справедливости,  то совершенно не случайно во главе этого процесса шла именно интеллигенции

4. Проблема ценностей

Начало девяностых годов было ознаменовано, как известно, попытками привить на российской почве западные демократические институты, и в связи с этим предполагалось изменить и роль государства по отношению к своим гражданам, и способы формирования властной элиты. Трансформации подверглись и традиционные общественные институты, такие как средства массовой информации, были предприняты попытки воссоздать по западным образцам новые, не существовавших у нас ранее или хорошо забытые формы – многообразие политических партий и движений и т.д.
Что из этого получилось – предмет долгого и обстоятельного анализа. Однако, уже сейчас можно сделать вывод о главной особенности этих процессов – основанные на традиционном для индивидуализированного общества различении внутренней жизни и социальной роли, эти институты и механизмы  были неузнаваемо преобразованы на российской почве.
Одним из первых значимых проявлений этого процесса стал так называемый «феномен Ельцина», который можно считать первой масштабной попыткой применения западной избирательной технологии в российском обществе. Нужно заметить, что избирательные технологии на Западе – лишь небольшая часть общей демократической системы, неотделимая от функционирования демократических институтов. В сущности, их значение сводится к тому, чтобы обеспечить преемственность социальных ролей человека, который предполагает повысить (или подтвердить) свой социальный статус. Например, имеется социальная роль общественного или политического деятеля локального масштаба, исполняющий ее человек хотел бы повысить свой социальный статус до роли национального государственного деятеля, есть технология, в ходе которой избиратели имеют возможность оценить преемственность этих двух ролей, исполненных одним человеком, результат этой оценки выявляется в ходе голосования. Такова сухая и весьма упрощенная схема, но заметим главное – человек в ходе этой оценки рассматривается не столько как личность, сколько как функция; то есть его личностные качества имеют значение лишь в той степени, в какой они соответствуют или не соответствуют социальной роли и тем задачам, которые ему предполагается выполнять.
«Феноменом Ельцина» чаще всего называют последовательность социально-психологических явлений, возникших впервые в 1989-1991 годы, когда в ходе целенаправленной популяризации этого общественного деятеля (здесь действует механизм, идентичный тому, что и в избирательных технологиях),  каждая акция, направленная на опорочивание его социальной роли, вызывала в массовом сознании обратный эффект: популярность только возрастала.
Началом проявления этого феномена стало памятное многим выступление Ельцина против Горбачева, за которым последовало его снятие с поста первого секретаря МГК КПСС, исключение из Политбюро, предание политическому остракизму. По нормам и правилам, существовавшим на тот момент, это был поступок политического самоубийства, поскольку Ельцин не только отстранялся от реального влияния на принятие любых властных решений, но и лишался поддержки СМИ, то есть не имел возможности всенародно объяснить свою позицию. С точки зрения западного человека – поступок, не укладывающийся в рамки социальной роли общественного деятеля, продиктованный чисто личностными качествами будущего российского президента.
Но россияне в поступках любой общественно значимой фигуры стремятся рассмотреть не функцию, не социальную роль, а именно личность; именно по этой причине нелогичный с точки зрения интересов политика поступок Ельцина стал началом взлета его необыкновенной популярности.
Последующие акции, в силу разных причин получившие огласку, и как следствие – живой отклик в массовом политическом сознании, - выдержаны в таком же ключе. Следует упомянуть об известной публикации в итальянской газете «Реппублика», воспроизведенной многими нашими СМИ и рассказывающей о поездке Ельцина в США, в ходе которой он сам и  сопровождающие его лица неумеренно употребляли алкоголь, так что и на официальных встречах будущий президент выглядел нетрезво. После этого было знаменитое нападение на него и падение с моста в тот момент, как об этом намекалось в прессе, когда он спешил на свидание с женщиной; одним словом, после ряда таких акций в общественном мнении утверждался имидж не только человека решительного, гонимого официальной властью, но еще и бабника, и выпивохи. С точки зрения западного избирателя, такой человек совершенно непригоден к государственной деятельности; однако, российский избиратель отреагировал неадекватно, обеспечив Ельцину оглушительный успех на выборах Съезда народных депутатов.
Своего апофеоза «феномен Ельцина» достиг в первой половине 1996 г. Имея колоссально низкий рейтинг в январе (5-6 процентов по всем социологическим опросам) Ельцин сумел победить в президентской гонке благодаря рассчитанному с ювелирной точностью призыву, пронизывающему всю его агитационно-пропагандистскую кампанию и выражающуюся в слогане «Голосуйте сердцем!»
Фигура Ельцина воспринималась на эмоциональном, а не рациональном фоне, чем же она подкупала массового избирателя, в чем была привлекательность харизмы кандидата? Прежде всего в том, что он воспринимался как «наш мужик», плоть от плоти нашего бывшего советского образа жизни, и даже его недостатки были нашими, самыми распространенными национальными болячками. Российский человек не дурак выпить, в том числе на работе – так велик ли грех, если президент по такому поводу проспит в самолете дипломатический визит? Российский национальный характер склонен снисходительно относится к безобразиям, совершаемым подвыпившим человеком – ну и что с того, что президент в таком состоянии подирижировал германским оркестром во время другого дипломатического визита?
В целом анализируя процессы первой демократической волны 85-93 годов, можно выделить не только «феномен Ельцина», но и с равным правом можно говорить о «феномене Жириновского», который особенно ярко проявился в ходе выборов в Госдуму в 1994 г. Одной из характерных особенностей того времени является доминирование на политической сцене деятелей, имеющих весьма неопределенные представления о конкретных путях реформ, но располагающих имиджем, в которых качества социальной функции уступали чисто личностным. По-иному говоря, за Хакамаду голосовали не потому, что она была представителем «среднего класса» (как такового, его еще не было), а потому, что она казалась прелестью, умницей и т.д. Это обстоятельство предопределило харизматический характер всей нашей якобы многопартийной системы, поскольку оно вытекает из разного понимания демократического представительства в России и на Западе.
Общество, глубоко индивидуализированное, все свои демократические институты выстраивает, имея в виду своим конечным результатом защиту интересов личности; это, в сущности, многочисленные инструменты, с помощью которых индивид выражает свой интерес, гармонизирует его с интересами других индивидов, охраняет и отстаивает его в этом взаимодействии. Вся система в этом случае представляет из себя некое многоэтажное здание, в качестве этажей которого выступают классовые или корпоративные интересы, в качестве несущих конструкций – общественные объединения, политические партии, наконец, государственные органы, - но все здание держится на фундаменте, в основании которого лежит масса крепких булыжников – интересов индивидов. Естественно, что такая конструкция может быть только жестко рациональной и прагматичной, и она немыслима, если в ней индивид не желает или не умеет отстаивать свою индивидуальность.
И вот по западным технологиям и чертежам нечто подобное принялись отстраивать на российской почве. Но в обществе, где традиционно превалирует дух общинности, функцию выражения и отстаивания своего интереса личность переадресует общине, то есть у россиян нет понятия о социальной роли, как это принято в западной традиции, у нас эту функцию выполняет община. Как следствие, наши выборы, на каком  уровне и по какому поводу они ни происходят, неизбежно напоминают мирской сход в сельской общине, где избирают старосту. Поскольку каждый член общины своего социального интереса не знает, то выбор неизбежно происходит по личностным качествам: чтобы человек был  боевой, искренний, честный, открытый, а самое главное – плоть от плоти нашенский, «свой парень». В этом коренное отличие взаимоотношений между избирателями и кандидатами во власть у нас и на Западе: западный избиратель своему кандидату поручает  сделать все строго по пунктам, то-то и то-то; российский избиратель доверяет своему кандидату быть властью, потому что человек он хороший, целиком наш и нас не забудет. А раз речь идет о доверии, о вере в человека, то главными оказываются как раз иррациональные доводы – вот главная особенность социальной психологии нашего электората.